Туды-Мангу-хан был похож на
быка с вывороченным брюхом; к тому же он был хромой и кривил на один глаз.
И все дети вышли в отца; одна
Гюляш-Ханым росла красавицей. Но Туды-Мангу-хан говорил, что она одна похожа на
него.
Самые умные люди часто
заблуждаются.
В Солгатском дворце хана жило
триста жен, но мать Гюляш-Ханым занимала целую половину, потому что
Туды-Мангу-хан любил и боялся её.
Когда она была зла, запиралась у
себя, тогда боялся её хан и ждал, когда позовёт.
Знал, каков бывает нрав у женщины,
когда войдешь к ней не вовремя.
А в народе говорили, будто ханша
запирается неспроста. Обернувшись птицей, улетает из Солгатского дворца в
Арпагский лес, где кочует цыганский табор Ибрагима.
Попытался было сказать об этом
Туды-Мангу-хану главный евнух, но побелело от гнева ханское око и длинный чубук
раскололся о макушку старика.
Помнил хорошо хан, что вместе с
Гюляш-Ханым пришла к нему удача, — так наворожила её мать. И любил хан
цыганку-жену, потому что первым красавцем называла она его, когда хотела
угодить.
Улыбался тогда Туды-Мангу-хан, и
лицо его казалось чебуреком, который сочнел в курдючном сале.
И всегда, когда хан шёл на
Ор, он брал с собой Гюляш-Ханым — на счастье, чтобы досталось побольше добычи,
и была она поценнее.
Один раз добыл столько, что
понадобилось сто арб.
Была удача большая, потому что
Гюляш-Ханым не оставляла хана, даже когда он скакал на коне.
Но арбы шли медленно, а хану
хотелось поскорей домой. Позвал он Черкес-бея и поручил ему казну и
Гюляш-Ханым, а сам ускакал с отрядом в Солгат.
Весел был хан, довольны были жены.
Скоро привезут дары.
Только не всегда случается так, как
думаешь.
Красив был Черкес-бей, строен, как
тополь, смел, как барс, в глазах купалась сама сладость. А для Гюляш-Ханым
настало время слышать, как бьётся сердце, когда близко красавец.
Взглянула Гюляш-Ханым на Черкес-бея
и решила остаться с ним, — обратилась в червонец. Покатился червонец к ногам
бея, поднял он его, но не положил его к себе, — был честен Черкес-бей, а запер
червонец в ханскую казну.
Честным поступком не всем угодишь.
А ночью напал на Черкес-бея
балаклавский князь, отнял арбы, захватил казну.
Еле успел спастись Черкес-бей с
немногими всадниками.
И повезли Гюляш-Ханым с червонцами
в Балаклаву.
В верхней башне замка жил греческий
князь.
К нему и принесли казну.
Открыл князь казну и начал
хохотать. Вместо червонцев — в казне звенел рой золотых пчел.
— Нашел, что возить в казне глупый
Туды-Мангу-хан!
Вылетел рой, поднялся к верхнему
окну; но одна пчела закружилась около князя и ужалила его прямо в губы.
Поцелуй красавицы не всегда
проходит даром.
Отмахнулся князь и задел крыло
пчелы. Упала пчела на пол, а вокруг неё посыпались червонцами все остальные.
Поднял от удивления высокую бровь
балаклавский князь и ахнул: вместо пчелы у ног его сидела, улыбаясь, ханская
дочь; загляделась на него.
Был красив Черкес-бей, а этот еще
лучше. Светилось на лице его благородство, и в глазах горела страсть.
Околдовало его волшебство женской
красоты, и оттолкнул юноша ногой груду золота.
Когда молод человек, глаза лучше
смотрят, чем думает голова.
Схватил ханшу на руки и унёс к
себе.
Три дня напрасно стучали к нему
старейшины, напрасно предупреждали, что выступило из Солгата ханское войско.
Напиток любви самый пьяный из всех;
дуреет от него человек.
А на четвертый день улетела Гюляш-Ханым
из башни. Обернулась птицей и улетела к своим, узнала, что приближается к
Балаклаве Черкес-бей.
Скакал на белом коне Черкес-бей
впереди своих всадников и, услышав в стороне женский стон, задержал коня.
В кустах лежала Гюляш-Ханым,
плакала и жаловалась, что обидел её балаклавский князь, надругался над ней и
бросил на дороге.
— Никто не возьмет теперь замуж.
— Я возьму, — воскликнул
Черкес-бей, — а за твою печаль заплатит головой балаклавский князь.
И думала Гюляш-Ханым по дороге в
Солгат — кто лучше, один или другой, и хорошо бы взять в мужья обоих, и князя и
бея и еще цыгана Ибрагима, о котором хорошо рассказывает мать.
Когда имеешь много, хочется ещё
больше.
А балаклавский князь искал повсюду
Гюляш-Ханым и, когда не нашёл у себя, пошёл, одевшись цыганкой, искать в
ханской земле.
Через горы и долины шёл до Солгата.
На много верст протянулся город, но
не было никого на улицах. Весь народ пошёл на площадь к ханскому дворцу, потому
что Туды-Мангу-хан выдавал младшую дочь замуж и угощал всех, кто приходил.
Радовался народ. Сто чалгиджи и сто
одно думбало услаждали слух, по горам горели костры; ханские слуги выкатывали
на площадь бочки с бузой и бекмесом; целое стадо баранов жарилось на вертеле.
Славил солгатский народ
Туды-Мангу-хана и его зятя Черкес-бея.
Завтра утром повезут Гюляш-Ханым
мимо мечети султана Бибарса; будет большой праздник.
Думала об этом Гюляш-Ханым, и
что-то взгрустнулось ей. Подошла к решетчатому окошку в глухой переулок и
вспомнила балаклавского князя.
— Хоть бы пришёл.
И услышала с улицы, снизу,
старушечий голос.
— Хочешь погадаю; вели впустить.
Велела Гюляш-Ханым впустить ворожею
и заперлась с нею вдвоём.
— Гадай мне счастье;
Посмотрела Гюляш-Ханым на цыганку.
Горели глаза безумным огнём, шептали уста дикие слова. Отшатнулась ханша. Упали
женские одежды, и к ней бросился балаклавский князь.
Бывает луна белая, бывает желтая.
Посмотрели люди на небо, увидели
сразу три луны: одну белую и две в крови. Подумали — убили двух, третий
остался.
Вскрикнула Гюляш-Ханым. Вбежал
Черкес-бей. В долгом поцелуе слились уста. Мелькнуло лезвие ятагана, и
покатились две головы любивших.
Оттолкнул Черкес-бей тело
Гюляш-Ханым и женился в ту же ночь на старшей дочери хана. Потому что не должен
мужик жалеть бабу.
* *
*
Теперь от Солгатского дворца
остались одни развалины. Совсем забылось имя Гюляш-Ханым. Но в осеннюю пору,
когда у местных татар играют свадьбы, в лунную ночь видят, как на том месте,
где был дворец хана, встречаются две тени. И спрашивает одна: