В те времена,
когда Кизильташ был ещё киновией, и всё население его состояло из десятка
монахов, епархиальное начальство прислало туда на епитимию некоего отца
Самсония.
В киновии скоро полюбили нового
иеромонаха, полюбили за его весёлый, добрый нрав, за сердечную простоту и
общительность. В свой черёд и отец Самсоний привязался к обители, которой
управлял тогда великой души человек — игумен Николай. Сроднился с горами,
окружавшими высокой стеной монастырь; сжился с лесной глушью и навсегда остался
в Кизильташе.
В монастырь редко кто заглядывал из
богомольцев; соседи татары относились к нему враждебно, и монахам приходилось
жить лишь тем, что они могли добыть своим личным трудом.
Только раза два-три в год наезжала
помолиться Богу, а кстати, по ягоду и грибы, местная отузская помещица с
семьёй, и тогда дни эти были настоящим праздником для всех монахов и особенно
для отца Самсония.
Монахи слышали звонкие женские
голоса, общались со свежими наезжими людьми, которые вносили, в их серую,
обыденную жизнь много радости и оживления. А отец Самсоний знал, как никто, все
грибные и ягодные места, умел занять приветным словом дорогих гостей и потому
пользовался в семье помещицы особым расположением.
Уезжая из обители, гости оставляли
разные съедобные припасы, которые монахи экономно сберегали для торжественного
случая.
Так шли годы, и как-то незаметно
для себя и других, молодая, жизнерадостная помещица обратилась в хворую
старуху, а отец Самсоний стал напоминать высохший на корню гриб, не нужный ни
себе, ни людям. Почти не сходил он со своего крылечка, обвитого виноградной
лозой. И если воскресал в нём прежний любитель грибного спорта, то только
тогда, когда приезжали по грибы старые отузские друзья.
И вот однажды, когда настала
грибная пора, игумен, угощая отца Самсония после церковной службы обычной
рюмкой водки, сказал:
— По грибы больше не поведешь.
— Почему?
— Еле ноги волочит. Не дойду,
говорит, а был ей будто сон: в тот год, когда по грибы не пойдет, — в тот год и
помрет. Сокрушается.
Жаль стало отцу Самсонию, не из
корысти, а от чистого сердца; сообразил он что-то и стал просить:
— А вы её, отец игумен, все-таки
уговорите; грибы будут сейчас за церковью, в дубняке.
— Насадишь, что ли? — усмехнулся
отец Николай и обещал похлопотать.
И действительно помещица, к общему
удивлению, собралась и приехала со всей семьёй в монастырь.
Обрадовались все ей, радовалась и
она, услышав знакомый благовест монастырского колокола. Точно легче стало на
душе и притихла на время болезнь.
— Ну вот и слава Богу, — ликовал,
потирая руки, отец Самсоний.
— Отдохните, в церкви помолитесь, а
завтра по грибы. А сам с ночи отправился в грибную балку у лысой горы и к утру,
когда ещё все спали, успел посадить в дубняке, за церковью, целую корзину
запеканок.
Только что кончил свои хлопоты, как
ударил колокол. Перекрестился отец Самсоний и сел под развесистым дубом
отдохнуть. От усталости старчески дрожали руки и ноги и колыхалось, сжимаясь,
одряхлевшее сердце. Но светло и радостно было на душе, потому что успел сделать
всё, как задумал. Глядишь, с верхней скальной кельи спускается суровый схимник,
старец Геласий. Побаивался отец Самсоний старца и избегал встречи с ним. Всегда
всех корил Геласий и никто не видал, чтобы он когда-нибудь улыбнулся.
— Мирской суетой занимаешься. Обман
пакостный придумываешь. Посвящение своё забыл. Тьфу, прости Господи, —
отплюнулся старец и побрёл в церковь.
Упало от этих слов сердце у отца
Самсония, ушла куда-то светлая радость и не вернулась, когда очарованная
старуха, срывая искусно насаженную запеканку, воскликнула:
— Ну, значит, ещё мне суждено
пожить. А я уж и не чаяла дотянуть.
— Да что с тобой, отец Самсоний, —
добавила она, по глядев на Самсония.
— Нездоровится что-то. Состарился,
сударыня.
И хотел подбодриться, как видит,
возвращается Геласий из церкви, к ним присматривается. Остановился, погрозил
пальцем.
— Где копал, там тебя скоро зароют.
Испугался Самсоний пророческому
слову старца. Всегда сбывалось оно.
…скоро зароют.
— Да что с тобой сталось, отец
Самсоний, — допытывалась помещица, уезжая из монастыря.
А к ночи отец Самсоний почувствовал
себя так плохо, что вызвал игумена и поведал ему о своем тяжком нездоровье, о
том, как корил и что предрёк ему Геласий и как неспокойно стало у него на душе.
— Ну, грех не велик, — успокаивал
добрый игумен, — а за светлую радость людям тебя сам Бог наградит.
Пошёл игумен к Геласию, просил
успокоить болезнующего, но не вышло ничего. Отмалчивался Геласий и только,
когда уходил игумен, бросил недобрым словом:
— На отпевание приду.
И случилось всё так, как предсказал
Геласий.
Недолго хворал отец Самсоний и
почувствовал, что пришла смерть. Отсоборовали умирающего, простилась с ним
братия, остался у постели один иеромонах и стал читать отходную.
Вдруг видит — поднялся на локтях
Самсоний, откинулся к стене, а на стене висела вязка сухих грибов, и
засветились они, точно венец вокруг лика святого. Вздохнул глубоко Самсоний и
испустил дух.
Рассказали монахи друг другу об
этом и стали коситься на Геласия, а Геласий трое суток, не отходя от гроба,
клал земные поклоны, молился и шептал:
— Ушёл грех, осталась святость.
Как понять — не знали монахи, и
была между ними тревога и жуть.
Ещё больше пошло толков, когда,
придя на девятый день к могиле отца Самсония, — а похоронили его, по указанию
схимника, в дубняке, за церковью, — увидели, что у могильного креста выросли
грибы.
Повырывал их Агафангел иеродиакон,
игумен окропил место святой водой, соборне отслужили сугубую панихиду.
А на сороковой день повторилось то
же, и не знали, что думать, — по греху ли, по святости совершается.
Пошли у монахов сны об отце
Самсонии; стали поговаривать, будто каждую ночь вырастают на могиле его грибы,
а к последней звезде ангел Божий собирает их, и светится все кругом.
Стали замечать, что если больному
отварить гриб, сорванный вблизи могилы, то тому становится лучше.
Так говорили все в один голос, и
только Геласий схимник хранил гробовое молчание и никогда не вспоминал об отце
Самсонии.
И вот, как раз в полугодие кончины
Самсония, случилась с Геласием беда. Упал, сходя с лестницы, сломал ногу и впал
в беспамятство. Собрались в келье старца монахи — не узнал никого Геласий, а
когда игумен хотел его приобщить, оттолкнул чашу с дарами.
Скорбел игумен и молил Бога
вразумить старца. Коснулась молитва души Геласия, поднялись веки его, принял
святые дары, светло улыбнулся людям и чуть слышно прошептал:
— Помните грибы отца Самсония. То
были святые грибы.