Свиреп и грозен
был хан Крым-Гирей. Никого он не щадил, никого не жалел. К трону пришел
Крым-Гирей через горы трупов. Он приказал вырезать всех мальчиков своего рода,
даже самых маленьких, кто был ростом не выше колесной чеки, чтобы никто не
помышлял о власти, пока он, хан, жив.
Когда набеги совершал Крым-Гирей,
земля горела, пепел оставался. Никакие мольбы и слезы не трогали его сердце.
Трепетали люди, страх бежал впереди имени хана.
— Ну и пусть бежит, — говорил он, —
это хорошо, если боятся…
Какой ни есть человек, а без сердца
не бывает. Пусть оно каменное, пусть железное. Постучишь в камень — камень
отзовется. Постучишь в железо — железо прозвенит. А в народе говорили — у
Крым-Гирея нет сердца. Вместо сердца у него — комок шерсти. Постучишь в комок
шерсти, — какой ответ получишь? Разве услышит такое сердце?
Но приходит закат человека. Постарел
некогда молодой хан, и ослабело его сердце.
Однажды в гарем к старому хану
привезли невольницу, маленькую худенькую девочку. Деляре её звали. Привёз её
главный евнух, показал Крым-Гирею, даже зачмокал от восхищения, расхваливая
невольницу.
Деляре не согрела лаской и любовью
старого хана, а всё равно полюбил её Крым-Гирей. И впервые за долгую жизнь свою
он почувствовал, что сердце болеть может, страдать может, радоваться может, что
сердце — живое.
Недолго прожила Деляре. Зачахла в
неволе, как нежный цветок, лишенный солнца.
На закате дней своих любить мужчине
очень трудно. От этой любви сердцу всегда больно. А когда любимая уходит из
жизни, сердце плачет кровью. Понял хан, как трудно бывает человеческому сердцу.
Вызвал Крым-Гирей мастера иранца
Омера и сказал ему:
— Сделай так, чтобы камень через
века пронёс моё горе, чтобы камень заплакал, как плачет мужское сердце.
Спросил его мастер:
— Хороша была девушка?
— Что знаешь, ты о ней? — ответил
хан. — Она была молода. Она была прекрасна, как солнце, изящна, как лань,
кротка, как голубь, добра, как мать, нежна, как утро, ласкова, как дитя.
Долго слушал Омер и думал: как из
камня сделать слезу человеческую?
— Из камня что выдавишь? — сказал
он хану. — Молчит камень. Но если твоё сердце заплакало, заплачет и камень.
Если есть душа в тебе, должна быть душа и в камне. Ты хочешь слезу свою на
камень перенести? Хорошо, я сделаю. Камень заплачет. Он расскажет и о моём
горе. О горе мастера Омера. Люди узнают, какими бывают мужские слезы. Я скажу
тебе правду. Ты отнял у меня всё, чем душа была жива. Землю родную, семью, имя,
честь. Моих слёз никто не видел. Я плакал кровью сердца. Теперь эти слезы
увидят. Каменные слезы увидят. Это будут жгучие слёзы мужские. О твоей любви и
моей жизни.
На мраморной плите вырезал Омер
лепесток цветка, один, другой… А в середине цветка высек глаз человеческий, из
него должна была падать на грудь камня тяжелая мужская слеза, чтобы жечь её
день и ночь, не переставая, годы, века…
И еще вырезал Омер улитку — символ
сомнения. Знал он, что сомнение гложет душу хана: зачем нужна была ему вся его
жизнь — веселье и грусть, любовь и ненависть, все человеческие чувства?
Стоит до сих пор фонтан в
Бахчисарайском дворце и плачет, плачет день и ночь…
Так пронес Омер через века любовь и
горе, жизнь и смерть юной Деляре, свои страдания и слезы…