Много лет прошло,
как увезли в Сибирь Алима, а старокрымская гречанка, укачивая дитя, всё ещё
поёт песенку об удальце, который не знал пощады, когда нападал, но глаза
которого казались взглядом лани, когда он брал на руки ребёнка.
И в долгие зимние вечера, когда в
трубе завывает ветер и шумит недобрым шумом бушующее море, татары любят, сидя у
очага, послушать рассказ старика о последнем джигите Крыма — Алиме, которым
гордились горы, потому что в нём жило безумие храброго и потому, что никогда не
знали от него обиды слабый и бедняк.
Шёл прямо к сердцу Алимов кинжал,
взмах шашки его рассекал пополам человека, и заколдованная пуля умела свернуть
за скалу, чтобы настичь укрывшегося.
Как грозы, боялись люди Алима и во
всей округе только один человек искал встречи с ним. То был старый
карасубазарский начальник, о котором рассказывали, что кулак его тяжелей
кантарной гири, а от острого взгляда его не укрыться даже под землёй.
Семь лет подряд только о нём да об
Алиме говорил Крым; семь раз за эти годы попадал Алим в руки стражей и семь
раз, разбив кандалы, успевал бежать в таракташские леса, в ногайскую степь. А в
горах и в степи вся татарская молодёжь стояла за него и старые хаджи, совершая
намаз, призывали лишний раз имя Аллаха, чтобы он оградил Алима от неминуемой
беды.
Нависла над ним чёрная туча и знали
об этом мудрые старики.
Ибо нельзя было плясать на одной
веревке двум плясунам, как говорил отузский мулла.
В тот год стояла в Крыму небывалая
стужа; терпел бедняк, но было не лучше богачу, так как по дорогам шёл стон, от
Алимова разбоя.
Алима видели в разных местах,
появлялся он в местечках и городах, и был даже слух, что заходил к самому
карасубазарскому начальнику — предлагал ему выдать Алима.
Говорили в народе, что начальник
сказал: — Будет Алим в моих руках — сто карбованцев тебе. — Засмеялся Алим и
крикнул начальнику: — Вот был Алим в твоих руках, да не умел ты взять его. —
Прыгнул в окно и ускакал из города.
Не догнала погоня. Белый конь
Алимов был о трёх ноздрях, с тремя отдушинами в груди, чтобы три дня мог
скакать без отдыха.
Тогда двинули со всех сторон
стражей и окружили таракташский лес.
Но Алима не нашли. Успел вовремя
предупредить отузский кефеджи, и Алим ушёл в Кизильташ. Там была пещера, где
укрывались разбойники в ненастье и откуда шёл ход в подземелье. А в подземелье
хранились Алимова добыча и запасы. Была и другая пещера со святой водой,
которая исцеляла раны и удваивала силы людей.
Здесь в Кизильташе притих на время
Алим. Знали об этом только отузский кефеджи, да его подручный Батал. Но Батал
готов был скорее проглотить свой язык, чем выдать Алима. Любил и баловал Алим
его сиротку, маленькую Шашнэ и слал ей через отца то турецкую феску, то
расшитые папучи, то золотую серьгу. Хвастала Шашнэ, показывая подругам новые
подарки. Будет большой — весь кизильташский клад отдаст ей Алим и сам женится
на ней. Услышала о том дочь грека дангалака, сказала отцу. Отец боялся Алима и
не любил его, потому что когда боишься, — всегда не любишь.
И к тому же была между ними кровь:
убил Алим в разбое родича дангалака. Чуть свет поскакал дангалак в город, а к
вечеру в Отузы прибыл начальник и собрал сход.
Коршуном поглядел он на татар.
— Чтобы курица из деревни не вышла,
чтобы голубь за околицей не парил, пока Алим не будет в моих руках.
И поняли татары, что пришёл Алиму
конец.
Никто не спал в деревне в эту ночь.
Визжал вихрем Шайтан по дороге, ломал деревья по садам, мёртвым стуком стучал в
дверь труса и кидался на прохожего бешеным ливнем.
Жутко было идти стражам по
кизильташской тропе. Жутью дышал лес нагорья и гулом гудел обложной дождь,
сбегая тысячью потоков в ущелья кизильташской котловины.
Не ждали разбойники в эту ночь
никого и, укрывшись в чекмени, спали в Разбойничьей пещере вокруг догоравшего
костра.
Спал и Алим зыбким сном. Видел,
будто забыл испить к ночи святой воды, как делал всегда, и вбегает в Святую
пещеру, но в источнике, вместо воды, кипит кровь. А сверху, со скал, свесились
кольцами чёрные змеи, и одна из них, скользкая и холодная, обвила его шею
узлом.
Вскрикнул Алим от боли, открыл
глаза и увидел над собой громадного человека, который давил ему грудь и сжимал
горло.
Выскользнул Алим, но удар под
сердце лишил его сознания. А когда очнулся, то лежал уже связанным вместе со
всей шайкой.
— Здравствуй, Алим, был ты у меня в
гостях, теперь, видишь, я к тебе пришел, — говорил над ним кто-то.
Потемнело опять в глазах Алима, а
когда вновь пришёл в себя, был день и несли его на носилках вдоль деревенской
улицы. Точно вымерла вся деревня. Ни души не было видно, прятались все от взора
начальника, Посмотрел начальник на Алима, точно что-то спросил, и ответил Алим
взором: — Знаю, не будет больше джигитов в Крыму.
А к полудню у сельского правления
собрались арбы, к которым были прикованы разбойники. В кандалах лежал Алим и с
ним кефеджи с Баталом. Всё было готово, чтобы тронуться в путь. Собралась вся
деревня, вышел из правления начальник; плакала, ласкаясь к отцу, Баталова
Шашнэ.
— Не плачь, — сказал начальник
девочке, — скоро отец вернётся, — и, посмотрев на Алима, добавил: — Чуть,
было, не забыл, за мною ведь долг. Помнишь, я обещал, когда Алим будет в моих
руках, сто карбованцев тебе? Алим в моих руках, — деньги твои.
— Отдай их ей, — показал Алим на
девочку.
Арбы медленно двинулись в путь и
уже навсегда увезли из гор Алима.
| 
| 
